После скандальных событий с московской системой ДЭГ многие задались вопросом, доверяют ли эстонцы своему интернет-голосованию (ИГ)? Если да, то почему?
О доверии эстонцев своей системе несложно догадаться из эвристических соображений. В демократических странах инструменты и институты, не пользующиеся доверием, или достаточно улучшаются, или перестают использоваться. Эстонская система ИГ начинала обсуждаться и разрабатываться с 2001 года. Впервые была запущена на выборах в местные органы власти в 2005 году. За более чем полтора десятилетия произведены несколько усовершенствований, однако изначальная концепция в целом сохранилась.
Уровень доверия интернет-голосованию хоть и ниже, но сопоставим с доверием традиционному голосованию. Социология показывает, что уровень доверия в последние годы держался в районе 70% и всегда был выше 50%.
При этом это честный демократический уровень доверия, не искаженный ограничением информации, пропагандой или страхом дать социально неодобряемый ответ. Как часто бывает в демократических государствах, граница недоверия сдвинута в область конспирологических опасений отдельных граждан или в область ситуативных заявлений несистемных политических групп или политиков-популистов. Недоверие такого рода естественно и полезно, поскольку подталкивает эволюцию систем к еще большей прозрачности и понятности для граждан.
Кроме гипотез и погружения в историю эстонского ИГ, хотелось почувствовать эту тему через непосредственное общение. За неделю удалось вдоволь пообщаться и с избирателями, и с членами комиссий и политиками. И таксистами, куда ж без всезнающих таксистов!
Если суммировать, то основными источниками/компонентами доверия к интернет-голосованию являлись:
Первые три фактора позволили внедрить систему ИГ без побочных эффектов и преодолеть первоначальное сопротивление/сомнение части истеблишмента. Последний фактор позволяет планомерно расширять доверие и круг голосующих через интернет.
Важно, что базовые источники доверия имеют объективный характер, а не индуцированы, скажем, рекламной кампанией или пропагандой. Доверие подкрепляется теперь уже более-менее однозначным мнением экспертного и политического сообщества, то есть является косвенным информированным доверием, а не доверием, основанным на недостатке информации или конспирологии.
Для России подобные уровень и качество доверия на нынешнем историческом этапе немыслимы, как минимум поскольку у интересующихся политической жизнью граждан существует базовое недоверие российской избирательной системе из-за истории и широты фальсификаций. Недоверие усиливается из-за волюнтаристского и форсированного внедрения электронного голосования в достаточно непрозрачных и неконтролируемых вариантах.
В эстонском обществе базовое доверие основным институтам сформировалось за более чем три десятка лет. Государство не подводило граждан, не использовало государственные полномочия для систематического обмана или коррупционного перераспределения ресурсов.
Электоральная история демократической Эстонии не знает историй массовых фальсификаций со стороны организаторов выборов. Советский период они не считают частью национальной истории. То, что эстонцы могут вольно назвать фальсификациями — это обычно казусы с мелким подкупом или непрозрачным или скандальным поведением отдельных членов комиссий (чаще в менее благополучных районах).
В конце 90-х на уже благоприятной институциональной почве началось развитие системы электронного правительства (электронного государства), которая принесла удобства гражданам и дала новые стимулы к развитию страны.
Далее на подготовленную технологическую инфраструктуру национальной системы верификации через ID-карты легла система интернет-голосования.
Эстонская избирательная система и без интернет-голосования предлагала уникальный набор опций для голосования — оно длилось до двух недель — и несколько форм голосования, в том числе не привязанных к месту регистрации. Система интернет-голосования дополнила спектр вариантов предварительного голосования.
То, что интернет-голосование до сих пор остается формой предварительного голосования — не случайно. Поскольку риски электронных систем, частично работающих в неконтролируемых средах (на устройствах пользователей, в коммерческих каналах передачи данных) не могут быть исчерпывающе перечислены и застрахованы, то всегда оставляется опция в случае обнаружения широкой атаки на голосование, отменить его и оповестить электронных избирателей о возможности прийти на избирательный участок в последний день.
В этот раз, в связи с ковидным сокращением сроков голосования до одной недели, электронное голосование проводилось 6 дней непосредственно до дня голосования. То есть оставался один день, чтобы успеть позвать избирателей переголосовать на офлайновых избирательных участках, если бы что-то пошло не так. Не стоит забывать и об открытой для электронных избирателей опции добровольного переголосования бумажным бюллетенем в последний день, за которым остается приоритет.
Другим изначально введенным принципом была возможность неограниченного количества переголосований, что должно было компенсировать риски подкупа или иных способов влияния на волю избирателей. Это частично нивелировало врожденный порок систем интернет-голосования, при котором нет реальной возможности обеспечить всем избирателям среду для безопасного и добровольного волеизъявления.
В 2013 году, когда наметилась тенденция к падению доверия интернет-голосованию, одним из усовершенствований, восстановившим исходный уровень доверия, стала система проверки собственного голоса избирателем. Интересно, что хотя пользуются этой системой проверки только около 4% избирателей, эффект увеличения доверия наблюдался и в группах, не использующих эту систему. Сам факт наличия проверки позволяет избирателям быть более спокойным за целостность интернет-голосования, снимая часть подозрений о возможной краже или подмене голосов системой.
Изначально здоровой стратегией было построение ИГ по принципу разделения функций между агентствами, в эстонских институциональных условиях действующих независимо.
Еще одна здравая идея, снимающая часть волнений по поводу и внутренних, и внешних атак — перенос подсчета и проверок на отдельный, не соединенный с интернетом компьютер, и построение контроля целостности через проверку и контроль данных голосования (а не непосредственной работы электронной системы).
Это позволило сделать и процесс подсчета и процесс переподсчета голосов более прозрачным, контролируемым и безопасным. Что на корню исключает ситуацию, подобную произошедшей в Москве, когда никто не может воспроизвести итоговый результат, а оператор скрывает данные, которые необходимы для проверки подсчета.
Доверие постоянно подтверждается, поскольку в демократических обществах развита рефлексия состояния институтов и взаимный контроль.
С технической и процессуальной сторон на большинство вопросов отвечает прозрачная хорошо регламентированная процедура подсчета и переподсчета результатов. Плюсом к доверию имеется глубокая документация системы ИГ и сопутствующих процедур, а также популярное их изложение на сайте избирательной комиссии.
Важным фактором были и независимые научные исследования системы интернет-голосования и влияния самого факта ИГ на исход голосований, проводимые независимыми университетскими и европейскими институциями.
Важным и неожиданным открытием, сработавшим в итоге в пользу ИГ, было то, что введение опции голосования через интернет в итоге не привело к существенному изменению интегральных политических предпочтений и потому не деформировало сложившееся динамическое равновесие политической системы. То есть внедрение ИГ в эстонских социально-политических и интституциональных реалиях не привело к заметной мобилизации или демобилизации существенных групп избирателей.
Интересовавшиеся выборами избиратели продолжили голосовать, теперь имея на одну форму голосования больше. Часть стала голосовать электронно, а часть (причем до сих пор бОльшая), предпочитает голосовать бумажными бюллетенями на обычных избирательных участках.
Важную (если не основную на нынешнем этапе) часть доверия политического класса порождает простой факт примерного совпадения результатов на онлайн и офлайн голосованиях с ожиданиями, отсутствие необъяснимых аномалий электорального поведения. Состоялись 15 общенациональных голосований с использованием ИГ, за время которых не было ни одного серьезного скандала, ставившего бы под сомнение репутацию системы интернет голосования.
Диспропорции между онлайн и офлайн голосами за разные партии естественным образом объяснялись социально-демографическими особенностями их электората. В ходе применения ИГ постепенно получилось, что позиции партий в отношении ИГ стали определяться предпочтениями их базового электората.
Важным для принятия ИГ было то, что его внедрение не привело к заметной мобилизации или демобилизации групп избирателей. Совокупность голосующих избирателей сохранилась, не изменилась и явка.
Путь, пройденный эстонской системой интернет-голосования, привел к тому, что и большинство жителей — и системные политики и, что немаловажно, экспертное сообщество — считали и продолжают считать существующую систему интернет-голосования адекватной задачам и рискам, а потому применимой на выборах.
Этот путь не был идеален. Достаточно упомянуть, что две из трех крупнейших партий Эстонии — Центристская и Консервативная — выступали против внедрения интернет-голосования и отчасти продолжают занимать скептическую позицию и сейчас. Политическому классу пришлось преодолевать даже вето президента Арнольда Рюйтеля. Во многом в пользу внедрения сыграла взвешенная позиция Конституционного суда, последовательно оправдывавшего валидность оспариваемых особенностей интернет-голосования.
Такое сопротивление не было неожиданным. Этому способствовали и естественные политические причины, и «родовые особенности» электронных систем дистанционного голосования. Уникальность эстонского кейса в том, что в рамках демократических механизмов такое сопротивление было преодолено.
В первые 5-10 лет система интернет-голосования не раз критиковалась международными экспертами (в техническом плане) и европейскими структурами (в частности БДИПЧ ОБСЕ). [
Однако базовое доверие жителей Эстонии, открытость избирательной системы и гибкость в реакции на конструктивную критику (плюс исторические и политико-географические особенности) позволили интернет-голосованию выжить и стать привычной частью электоральной реальности Эстонии.
Контекст и фундамент доверия, аналогичный эстонскому, во всех основных компонентах в России, к сожалению, отсутствует. Это делает маловероятным основанное на доверии принятие интернет-голосования на российской почве как минимум в ближайшие годы. За первые два с половиной года существования интернет-голосования в РФ видны радикальные отличия от эстонского варианта.
Отличия чуть менее, чем во всем.
Внедрение ДЭГ в России началось не с общественного запроса и публичного обсуждения, а с кулуарного решения сверху, видимо, в контексте поиска новых более мощных и незаметных способов фальсификаций (наверное, мощности старых стало не хватать).
С первого же применения ДЭГ в 2019 году результаты интернет-голосования не соответствовали ожиданиям граждан, деформируя результат и относительно социологии, и относительно офлайн-голосования.
Добавляет недоверие и скандал 2021 года с голосованием в Москве, где помимо сильного вклада админресурса, с большой вероятностью просматривается вклад фальсификаций. Организаторы голосования до сих пор не предоставили ни избирательной комиссии, ни рабочей группе при ОП необходимых данных для проверки корректности учета переголосования. С подобной негативной историей вопрос о доверии российским системам ДЭГ откладывается далеко и надолго.
В России внедрение интернет-голосования сопровождалось чудовищным пиаром, что дополнительно удобряло почву недоверия. Выбранный путь пропаганды, манифестное недоинформирование и запутывание общества, отсутствие адекватной документальной регламентации систем естественно подталкивали к точке зрения, что хотят что-то сделать вопреки вашим интересам.
В нынешних российских системах нет разделения функций между несколькими независимыми агентствами, которые внутренним образом могли бы контролировать друг друга). Основные компоненты российской и московской систем дистанционного электронного голосования (ДЭГ) находятся в одних руках — административно зависимых от одной политической группировки. Это ставит под сомнение как честность, так и сохранение тайны голосования.
Нет прозрачной процедуры подведения итогов и механизмов проверки. В недоработанном виде остаются базовые принципы неэлектронной проверки целостности системы с помощью контроля данных. Прозрачность данных на этапе до подсчета также не позволяет осуществить полноценный контроль.
В итоге независимого уважаемого аудитора у нас нет, независимых агентств тоже нет, полноты данных для публичного независимого контроля нет — по факту все это делает нынешние системы ДЭГ (как московскую с непроверяемым переголосованием, так и российскую без проверки правильности учета собственного голоса) непроверяемыми.
Кроме того, не предусмотрена возможность отмены результата интернет-голосования. Не прописаны и даже не озвучены критерии валидности интернет-голосования.
Отсутствие аналогичных институционального контекста и технологического фундамента делает невозможным прямое сравнение российской и эстонской систем интернет-голосований.
Все это впрочем не исключает того, что часть идей эстонского интернет-голосования могут быть полезны и для нынешних российских систем. Об этом надеюсь написать в следующей заметке.