Репортаж из Мособлсуда, где рассматривалась апелляция по делу Романа Удота
— Идет война государства с гражданами, холодная гражданская война, — сообщил в ответ на приветствие сопредседатель «Голоса» Андрей Бузин. Он показал глазами на Романа Удота, в костюме и с неизменным платочком в кармане. Тот в сопровождении своего адвоката Максима Пашкова ходил с отрешенным лицом мимо друзей и коллег, умудряясь делать вид, будто никого из них не знает.
Начало рассмотрения апелляции на его арест задерживалось, у комнаты № 411 на четвертом этаже Мособлсуда собралась большая компания наблюдателей, правозащитников и журналистов, пришедших поддержать Романа.
Время от времени люди исподтишка его фотографировали и улыбались, поймав его взгляд. Бросалось в глаза, что Роману было нелегко выполнять решение Химкинского горсуда, запретившего ему общаться с кем бы то ни было, кроме родственников.
Наконец, коренастый пристав пригласил всех в зал судебного заседания. И хотя посторонних с военной выправкой на этот раз не было (Это не совсем так. По крайней мере одну сотрудницу полиции, которая была и на первом заседании по делу Удота в Химкинском суде, обнаружил корреспондент «Закона» Василий Вайсенберг. Он пытался с ней поговорить, однако судебные приставы силой вывели его и обвинили в незаконной съемке. Василия затем отпустили без составления протокола — прим. ред.), мест для всех пришедших все равно не хватило. Некоторые люди остались стоять. Потерпевшей сотрудницы НТВ в зале не было.
Вскоре появился судья Михайлов, высокий мужчина, чем-то похожий на актера, игравшего роль Кальтенбруннера в «Семнадцати мгновениях весны», и заседание началось. Судья говорил тихо, и порой мне было сложно разобрать его речь, хотя я и сидела в первом ряду. Однако фразы с глаголами «запретить» и «отклонить» звучали на удивление четко.
«В процессе ведение видеозаписи запрещено. Лица, нарушившие, будут удалены», — сказал судья, не повышая голоса, и все его услышали.
Прокурор, дама в погонах майора юстиции, говорила отчетливо, хотя и немногословно.
— Возражаю! — лаконично отреагировала она на заявление защитника об изменении меры пресечения.
Адвокат начал излагать свои доводы, упирая на то, что Роман Удот не скрывался от дознания.
— Он был за пределами России с 21 марта по 15 мая, а уголовное дело возбудили 20 апреля, то есть уже после его отъезда. 15 мая Удот приехал на территорию РФ, и в этот же день добровольно явился в органы дознания, ему выписали повестку на 27 мая. Однако 20 мая его вызвали телефонным звонком, и как законопослушный человек, он явился и был задержан. О какой попытке скрыться может идти речь в такой ситуации? — вопрошал адвокат, ставя под сомнение адекватность выбранной меры пресечения.
Он напомнил суду, что задержанию подвергается только человек, который может быть приговорен к лишению свободы, а Удота подозревают в совершении преступления небольшой тяжести, за которое свободы не лишают.
— И наконец, Ваша честь, на Удота наложены самые драконовские ограничения, какие только могут быть, — подошел к последнему пункту своей речи Максим Пашков. Он перечислил, что запрещено арестанту: выходить из дома, посещать магазины, гулять и общаться с кем-либо, кроме близких родственников.
— Запреты зависят от тяжести обвинения, а в этом деле тяжесть — вообще ни о чем, — развел руками Пашков.
Судья, казалось, внимательно слушал доводы адвоката. Прокурор сосредоточенно изучала содержимое своего смартфона. Она лишь коротко взглянула на Романа, когда тот начал выступать.
— Возбуждение дела было незаконно, арест носит бессмысленный и избыточный характер, ограничения необоснованны и необъяснимы с точки зрения следственных действий, — высказал своё отношение Роман. По его мнению, задержание и арест можно объяснить только политическими целями, попыткой оказать на него давление и местью за расследование фальсификаций на выборах.
— Уголовное дело было возобновлено по моему личному ходатайству. Я сам, собственной рукой написал заявление: «Прошу возобновить уголовное дело против меня». Какой смысл мне скрываться? — недоумевал Удот, обращаясь к судье. — Тут мой сын, мои родственники, тут мои родители, друзья и коллеги, здесь моя страна!
Он говорил, повернувшись у судье, изредка заглядывая в свои записи. Рассказывая о конфликте с съемочной группой НТВ, он ехидничал над многочисленными нестыковками в деле.
Иногда возникало впечатление, что ему самому до сих пор трудно поверить в реальность происходящего. В массированное вторжение в свою жизнь абсурда. А как еще назвать ситуацию, когда ограничения, наложенные на него судом, не позволяют ему защищать свои права в процессе, ведь он даже не может сходить на почту и отправить судебные документы. Ограничения не позволяют ему работать, помогать пожилым родителям, элементарно покупать домой продукты, возить больного отца в больницу.
— Моему отцу 1 июня исполнилось 80 лет, приехала сестра со своей дочерью, моей племянницей. И я не мог с ней общаться! Разве это не издевательство и абсурд?
В этот момент я взглянула на судью, но не увидела реакции — лицо оставалось непроницаемым.
В своем последнем слове Роман попросил отменить арест и наложить другие ограничительные меры, которые позволят ему работать и содержать себя, тем самым сняв подозрения в политической ангажированности отечественного правосудия.
Прокурор встала и кратко выступила против изменения меры пресечения.
Доводы ее мне были непонятны, так как в своей краткой речи она преимущественно оперировала статьями УК. Судья объявил, что удаляется на совещание.
Пока мы ждали решения, на ум пришли слова знакомого адвоката, которого я просила дать прогноз по делу Романа: «Плохо, что сразу арестовали, система не любит менять меру пресечения».
Судья вернулся и быстро зачитал решение. Оно совпало с мнением прокурора. Пусть Удот сидит под арестом без работы, денег и еды. На гражданской войне все средства хороши.
Читайте также:
Поддержать борьбу «Голоса» за честные выборы рублём.