Как мы улучшали демократию в лондонском Ист-Энде

— Мадам, пожалуйста, уберите телефон! Здесь нельзя пользоваться телефоном! — председатель избирательного участка почти подбежал к темнокожей женщине в химаре — накидке, закрывающей голову и плечи. Направляясь к кабинке для голосования, она достала мобильный, собираясь позвонить. Избирательница пытается что-то объяснить председателю, но тот кивает на плакат с инфографикой. На нем иконки с изображением фотоаппарата и телефона перечеркнуты, равно как и пиктограммы наиболее популярных соцсетей. Не нужно знать английский, чтобы понять: пользоваться гаджетами и размещать в соцсетях посты здесь запрещено. Женщина в химаре убирает телефон. А участок получает от нас еще один плюс — за оперативное пресечение нарушения.

С 7 утра наша международная группа наблюдателей обходит избирательные участки в боро Тауэр-Хэмлетс — одном из 32 районов Лондона. Сегодня здесь выбирают местные органы власти: мэра боро и совет.

Мэр-фальсификатор

Четыре года назад именно в этом районе Ист-Энда разразился скандал, вызванный махинациями избранного мэра Лютфура Рахмана. Этнический бенгалец, он возглавлял местную партию и был весьма популярен в Тауэр-Хэмлетс, где выходцы из Бангладеш составляют почти четверть населения, а около 34% жителей исповедуют ислам. Разыграв карту исламофобии и обвинив основного конкурента в расизме, Рахман добился переизбрания. Однако вскоре в суд обратилась группа граждан, обвинив его в многочисленных нарушениях: мошенничестве с бюллетенями, в давлении на избирателей и в их запугивании, подкупе бенгальской общины и клевете на конкурента. Суд признал Рахмана виновным, отменил результаты выборов и распустил его партию. Его оштрафовали на 250 тыс. фунтов и запретили заниматься политикой до 2021 года.

«Злоупотреблениям во многом способствовали слабости британской избирательной системы, основанной на доверии», — констатировал депутат парламента сэр Эрик Пикклз. По просьбе правительства он изучил все выявленные факты и подготовил доклад. Среди прочего в нем были 50 рекомендаций: как предотвращать мошенничество при регистрации избирателей и выдаче им бюллетеней, как бороться с давлением, запугиванием и подкупом.

Протестировать рекомендации на практике решили на местных выборах в мае 2018 года. В качестве пилотных выбрали сразу несколько округов, в том числе и «наш» Тауэр-Хэмлетс. Поскольку на всю Британию насчитывается всего около 200 наблюдателей, оценить эффективность нововведений неправительственная организация Democracy Volunteers пригласила наблюдателей из стран Европы. Рано утром 3-го мая в подопытные районы отправились группы международных наблюдателей в составе трех человек.

Наше британо-литовско-российское трио в составе Элизабет Блант, Анастасии Стефанович и меня обходит избирательные участки в боро Тауэр-Хэмлетс. Мы пытаемся оценить, насколько эффективными оказались предложенные меры.

Доверяй, но проверяй

— Доброе утро, сэр! Вы сегодня самый ранний, приветствует председатель участка № 37 пожилого джентльмена, вкатившегося на своем электрокресле в помещение для голосования ровно в 7 утра. Подъехав к столу, тот предъявляет извещение — это что-то вроде нашего приглашения на выборы, только персонального — с указанием имени избирателя, его адреса и регистрационного номера в реестре. Сотрудник участка быстро находит имя джентльмена в списке избирателей, а его коллега тут же выдает два бюллетеня. И колясочник стремительно катит в кабинку для голосования, больше похожую на стойку в банке, разве что с небольшими желтыми навесами по бокам — для защиты от чужих глаз. Никаких паспортов и ID у него не спрашивали, данные не переписывали и расписываться не требовали.

Следующий избиратель не предъявляет даже извещения. Подходит к столу, называет своё имя и адрес. Его находят в списке и выдают бюллетени. У вошедшей следом девушки в шортах извещения тоже отсутствует.

При голосовании британцам не требуются документы, удостоверяющие личность. Главное, вовремя зарегистрироваться в качестве избирателя. А в день выборов достаточно просто прийти на свой участок и назвать себя. Из-за отсутствия идентификации Британию относят к «избирательным системам, основанным на доверии» (trust-based electoral systems).

— Бывает, человек приходит, а ему говорят, что он уже проголосовал. То есть кто-то назвался его именем, — признает Элизабет Блант, когда я спрашиваю её о возможном злоупотреблении доверием. Позже из доклада сэра Эрика Пикклза я узнаю, что речь идет о десятках подобных случаев.

Мы ставим отметку в своих блокнотах, когда очередному избирателю выдают бюллетень, не спросив извещения. Хотя Тауэр-Хэмлетс не участвует в пилотном проекте с введением идентификации избирателей, коллеги из Democracy Volunteers просили нас фиксировать такие случаи. По сути, извещение тоже является формой идентификации, хотя и без фото. Ведь если человек получил его по почте, значит, он живет по данному адресу и зарегистрирован в реестре избирателей.

Тем не менее, извещение спрашивают очень редко, разве когда не находят избирателя в списке. Его не просят предъявить и в случае, когда избирателя невозможно идентифицировать даже визуально.

— А это точно не мужчина? — неполиткорректно спрашиваю я у Элизабет при виде полностью закутанной в черное фигуры — в прорезь никаба можно было разглядеть только темные глаза. Подойдя к столу комиссии на участке № 62, фигура называет сложную для воспроизведения фамилию и адрес. Когда сотрудник комиссии просит ее повторить, избирательница сама находит себя в списках, после чего получает бюллетень. Она не предъявляет удостоверение личности. Не ставит подпись. Не показывает своего лица.

— По крайней мере, она неплохо говорит по-английски, видимо, получила какое-то образование, — отвечает Элизабет, много лет проработавшая корреспондентом Би-Би-Си в Африке. У меня возникает ощущение, что ей тоже не очень комфортно. Все-таки избирательная система «на доверии» возникла в культуре, где не принято закрывать лица. Спрашиваю её мнение о введении обязательного ID при голосовании. Идея эта не вызывает у нее большого энтузиазма. По словам Элизабет Блант, несколько миллионов британцев живут, не имея документов с фото, и из-за небольшого числа нечестных людей нет смысла вводить изменение, если это причинит неудобство миллионам. «У нас говорят: если система работает, не надо ее менять», — улыбается она.

И как доказывает случай с осуждением бывшего мэра-фальсификатора Лютфура Рахмана, система действительно работает: разобраться в злоупотреблениях можно и без паспортов, если есть беспристрастный суд и независимые СМИ.

Давление на избирателей

— Так, ограничение прохода желто-черной лентой мы видели. Ставим «да». Полицейский присутствовал? Да, но больше торчал внутри участка, чем снаружи, — наблюдатель из Литвы Анастасия Стефанович вносит в специально разработанное приложение наше общее мнение по каждому из 25 вопросов анкеты. Мы заполняем её онлайн после посещения участка. Поэтому об итогах наблюдения всех групп станет известно сразу после окончания голосования в 22 часа.

Мы обращаем внимание на доступность участка для избирателей с ограниченными возможностями. На наших глазах в тот день проголосовали примерно десять избирателей-колясочников, и никто из них не испытал какие-либо трудности с передвижением. И в отличие от членов избиркома Московской области, никто из местных комиссий не говорил, что оборудовать участки пандусами стоит очень дорого, поэтому пусть инвалиды сидят дома, мы сами к ним придем.

Однако прежде всего мы оцениваем участки по критериям, связанным с предотвращением давления на избирателей — как на самом участке, так и на подходах к нему.

Из сравнительно благополучного района Боу, с аккуратными двухэтажными домиками и мини ботаническим садом в каждом палисаднике мы перемещаемся в район со смешанным населением. Женщины с покрытыми головами и мужчины в национальной одежде встречаются значительно чаще, чем англо-саксы. Это bangladeshi people — так называют в Лондоне выходцев из Бангладеш. Они составляют и основную массу партийных агитаторов, караулящих избирателей на пути к участку. Подобно всем активистам мира, раздают листовки своих кандидатов и партий, убеждая отдать за них свой голос. Никто из них не угрожает избирателям и даже не переступает границы коридора, выделенного черно-желтой лентой для беспрепятственного прохода на участок. По крайней мере, на наших глазах.

Поэтому почти полдня я недоумеваю, зачем британцам с их традициями доверия понадобилось вводить возле каждого участка пост полицейского, да еще с полномочиями по разгону тех, кто оказывает давление на избирателей. Понимание приходит в районе Поплар, бедность и обшарпанность которого просто режет глаза. Особенно на фоне небоскребов расположенного по соседству Кэнари-Уорф, суперсовременного делового квартала Лондона.

На одной стороне улицы мы увидели группу смуглых мужчин, человек 12-15. Они стояли как раз напротив калитки в заборе, окружавшем территорию участка. С той стороны ограды вход охранял полицейский.

— Можно узнать, за какую партию вы агитируете, спросила мужчин Элизабет Блант. Представившись, она сообщила, что мы наблюдатели.

— Ни за какую. Мы просто стоим и наслаждаемся хорошей погодой, ответил ей бородатый мужчина. Он предложил нам идти по своим делам. И хотя говорил он вполне вежливо, вид у него был не самый дружелюбный. Он сам и его товарищи меньше всего были похожи на тех, кто имеет обыкновение принимать по четвергам солнечные ванны. Скорее, смахивали на персонажей из сериала типа «Бандитский Тауэр-Хэмлетс» или бенгальской версии «Бригады».

К моменту нашего выхода с участка группа любителей солнечных ванн переместилась ближе к ограде, полицейский тоже перенес свой пост и стоял непосредственно перед калиткой, как бы преграждая дорогу. Мужчины что-то кричали и вели себя воинственно, если не сказать агрессивно. Можно только догадываться, что чувствуют избиратели, желающие голосовать за кандидата исходя из его взглядов, а не по соображениям этнической солидарности.

Вечером мы встретили группу давления в другом районе. Пятеро мужчин-«бангладеши» так же стояли напротив входа и, видимо, что-то «внушали» своим хмурым видом.

На следующий день, когда вся миссия наблюдателей собралась для подведения итогов, мы рассказали об этих неопознанных группах. «Введения коридоров для прохода, полицейских постов и других мер, призванных предотвратить давление на избирателей, видимо, оказалось недостаточно», — констатировала Элизабет, выступая от имени нашего трио.

Семейное голосование

— Моя мама не говорит по-английски, и я просто хочу ей помочь, — экспрессивно объясняет председателю участковой комиссии молодой человек с пушистой бородой, в длинном платье и в сланцах на босу ногу. Он показывает рукой на пожилую даму в химаре, которая вместе с двумя другими женщинами держатся чуть поодаль. Предъявив комиссии извещение с именем своей матери, он пытается получить бюллетень. Председатель, тоже молодой мужчина и этнический «бангладеши» по виду, категорически возражает против помощи. Он просит обладателя бороды подождать у выхода, ссылаясь на тайну голосования и запрет говорить на любом другом языке, кроме английского.

— Если вашей маме потребуется помощь, пусть обратится ко мне, я помогу, говорит он.

Бородатый начинает что-то доказывать, пытаясь пройти к столу комиссии. Председатель преграждает ему дорогу. Оба бурно жестикулируют. Градус разговора возрастает, и вскоре появляется полицейский. Пожилая дама идет голосовать в одиночестве, всё у нее прекрасно получается. За ней тянутся и другие женщины, и тоже справляются. Бородач, продолжая метать гром и молнии, дожидается их у выхода с участка.

Попытки семейного голосования, — а оно расценивается как нарушение тайны голосования и форма контроля за волеизъявлением, — встречались нам почти на каждом участке. Пару раз пожилые супруги звали друг друга на помощь, когда один из них забывал дома очки. Но в 90% случаев его практиковали сторонники традиционных мусульманских ценностей. На избирательном участке главы семейств пытались вести себя так, как привыкли в обычной жизни: представлять интересы жены «в переговорах» с комиссией, подсказывать, как правильно заполнить бюллетень. В общем, защищали своих жен от тлетворного влияния политики и тяжкого бремени самостоятельного выбора.

Тем не менее, для предотвращения семейного голосования не нужно каких-то чрезвычайных мер, достаточно просто подготовленной комиссии. В этом мы убедились, наблюдая за работой председателя участка № 51. Видя потенциальных сторонников семейного голосования, эта дама работала на опережение: при выдаче бюллетеней сразу разводила супругов по кабинкам в противоположных углах, активно пресекая устные «консультации». Тогда как хуже подготовленные председатели порой не замечали ситуации, когда заботливый глава семейства нашептывал жене инструкции по выбору правильного кандидата.

Как потом оказалось, в других округах наши коллеги также наблюдали много подобных случаев. В итоговом отчете миссии уровень семейного голосования на участках Королевства был признан высоким. И в связи этим кабинету министров и Избирательной комиссии рекомендовалось подготовить к следующим выборам информационные материалы в расчете на наиболее уязвимую группу избирателей и провести пилотный проект для оценки эффективности этой меры. «Наблюдение улучшает демократию», — уверены в Democracy Volunteers.

Дешевле, чем проводить второй тур

— Сэр, на выборах мэра у вас есть право второго голоса, — говорит член комиссии, протягивая пожилому «бангладеши» бюллетень с двумя колонками. Тот смотрит на нее с недоумением. Медленно и отчетливо выговаривая слова, член комиссии объясняет, что избиратель может подать два голоса в порядке предпочтения, и что если никто из кандидатов не получит более 50%, то при подсчете первый и дополнительный голоса будут суммироваться. Избиратель понимающе кивает и идет голосовать.

Подобные объяснения мы слышим на каждом участке. Многие жители Тауэр-Хэмлетс не знакомы с системой дополнительного голоса, которую обычно применяют при выборах мэра Лондона. Я спрашиваю у Элизабет, зачем это нужно. «Это дешевле, чем проводить второй тур», — пожимает она плечами.

Вечером на одном из участков я разговорилась с членами комиссии — тремя дамами средних лет. Узнав, что я их коллега, они забросали меня вопросами. Больше всего их потряс размер наших УИКов — восемь-десять человек. «Зачем так много?», — хором спросили дамы.

Потому что у нас член УИК выполняет значительно больше операций, объясняю я, проверяет паспорт, смотрит прописку, от руки вносит данные в книгу, дает избирателю расписаться, выдает бюллетень и т. д.

— Если бы на последних выборах в нашем комиссии работали три человека, очереди избирателей растянулись бы до Кремля, шучу я.

— Но ведь это так дорого — иметь такие большие комиссии!

Тут же на калькуляторе я подсчитываю, насколько дорого. Если каждую комиссию из 97 тыс. российских УИК уменьшить на пять человек за счет упрощения идентификации и качественной подготовки списков избирателей, то каждые выборы обходились бы нам минимум на 2,4 млрд руб. дешевле, чем сейчас. Перевожу эту сумму в фунты стерлингов — 29,2 млн. У дам вытягиваются лица.

Я решаю не рассказывать им о видеокамерах, которые стоили бюджету миллиарды рублей, но получить запись избирателю почти невозможно, да и суд не принимает видео в качестве доказательств. Я также молчу о стоимости КОИБов. Об огромных стационарных урнах, которые, похоже, сконструированы только с одной целью — сломаться в нужный момент, отвлекая внимание от вброса. И при этом все эти миллиарды, призванные компенсировать недоверие к выборам, не спасают от избирательных махинаций!

Есть ли смысл вкладывать столько денег в оснащение избирательного процесса, если не работают суд и правоохранительные органы?

Подсчет на глазах друг у друга

— Явка сегодня была не очень высокая, проголосовали всего 580 человек из 2 тысяч, внесенных в реестр избирателей, — устало сообщила мне дама — председатель участка № 3. Я быстро подсчитала в уме: не считая тех, кто голосовал по почте, явка составила 29% — по нашим меркам просто рекордный результат для местных выборов. Например, в Мытищах довыборы в совет депутатов почтили своим присутствием лишь 10% избирателей.

На этот участок мы приходим минут за сорок до окончания голосования. И хотя еще тянутся последние избиратели, члены комиссии уже упаковывают документацию. По закону, все документы и урны с бюллетенями должны быть доставлены в счетный центр — под него временно отдают подходящее помещение в муниципалитете. И уже там на глазах друг у друга комиссии считают голоса.

Ровно в 10 вечера председатель участка объявляет об окончании голосования и приступает к опечатыванию главного отверстия урн дополнительно к уже имеющимся боковым фиксаторам. За процедурой наблюдают наблюдатели от двух партий. Для пущей гарантии от махинаций один из них устанавливают на урны свою печать: судя по цвету, это фиксатор ASPIRE — одной из двух малых партий Тауэр-Хэмлетс. Меня почти не удивляет, что дополнительные меры предосторожности от махинаций принимают не лейбористы, не консерваторы, а партия, возникшая на месте структуры бывшего мэра-фальсификатора Лютфура Рахмана. По-видимому, членам ее хорошо известно, что верить нельзя никому.

Мы уже собираемся уходить, когда к нам подходит полицейский и просит наши карты аккредитации. «Я должен переписать ваши фамилии и номера», — объясняет он. Как потом выяснится, это был даже не «бобби», а добровольный помощник полиции. И он единственный из всех встреченных за день полисменов, кто зафиксировал номер аккредитации, как того требует процедура. На остальных участках наши документы в большинстве случаев даже не спрашивали. Все-таки доверчивый народ эти британцы!