Приехал в офис в 9:20, а в 9:30 уже звонок в дверь — смотрю по видео домофона, стоят трое мужчин и две женщины. Я приехал встречаться с арендодателем, подумал, что это они. Открываю дверь, они проходят и говорят: «Мы с обыском». Я: «Ха-ха, как смешно». Они говорят: «Вы не поняли», — и показывают удостоверения УВД г. Москвы.
Пришли сотрудники центра «Э» центрального аппарата г. Москвы с понятыми. Вслед за ними входит сотрудник пресс-службы ГУВД с камерой, который планирует снимать ход обыска. Как потом выяснилось, снимал он далеко не все и не всех.
Старший просит показать паспорт — я достаю и кладу на стол. Он объясняет, что сейчас начнется обыск. Я прошу показать основание для обыска, но мне ничего не показывают. Минут через 10, примерно в 9:40, забегают трое запыхавшихся спецназовца в масках, бронежилетах и с кувалдой. Видимо, собирались вскрывать дверь, но опоздали. Встали полукругом, пока я разговаривал с полковником. Сказали, чтобы я достал телефон и все из карманов — сейчас меня будут задерживать. Я достаю телефон из кармана и предупреждаю, что сейчас его выключу и держу над столом, пока экран не погаснет.
И тут полковник отдал какую-то команду — мне тут же заламывают руку, телефон видимо уже вырвали, я плохо помню. Я падаю на пол, ударяюсь головой и теряю сознание.
Очнулся я от сильной боли в запястьях — не чувствовал руку. Потом понял — она посинела и опухла. Лежал лицом вниз, поднимал голову и кричал помогите, снимите наручники и вызовите скорую. В ответ они только смеялись и говорили — как смешно, «ты прям актер».
Спустя полчаса они решили все же снять наручники, достали ключ, но он не подошел. Еще минут 20 они пробовали разные ключи. Потом вызвали спецназовца, который умеет открывать наручники скрепкой. Я сел и смог разглядеть руку — она была вся синяя и отекшая. Только минут через 40 я смог почувствовать свои пальцы.
Из остальных повреждений — на голове вскочила шишка, болела рука и ребра. Видимо, когда я упал меня ударили еще и ногой. Потом мне сообщили, что сейчас отвезут в ОВД, оформят на 30 суток за сопротивление сотрудникам полиции, а затем заведут уголовку. Пока лежал без сознания, какие-то вещи вытащили из моих карманов, из моего рюкзака.
Судя по их разговорам, они надеялись найти в офисе какие-нибудь деньги. Говорили, что мол сейчас найдем 10 млн и можно будет не работать. На моем столе лежали пять плиток шоколада «Иноагентская». Они их открыли, ходили по помещению и ели. В протокол обыска записали все мои личные вещи. В конце я попросил сделать копию протокола обыска, но они отказались. Во время обыска в другой комнате они нашли бутылку коньяка и сказали, что выпьют, а после изъяли «для личных нужд». В протоколе она никак не фигурировала.
Судя по документам, которые потом все же предоставил следователь — обыск проходил в «сетевом политическом движении „Голос“». Название организации совершенно не совпадало. Следователь приехал из Ивановской области. По разговорам я понял, что в помещении также были двое сотрудников ФСБ Ивановской области. Когда гора изъятой техники и документов стала слишком большой, они стали друг другу жаловаться, мол как они все это повезут обратно в Иваново.
Жаловались, что 30% из каждого отдела призывают на «вновь освобожденные территории». Одного из сотрудников звали Константин Петрович Тюрин. Сотрудников ФСБ интересовали любые документы на иностранном языке. Очень радовались визиткам иностранных корреспондентов и материалам ОБСЕ. При этом они не описывали материалы, которые изымали — просто писали «24 листа печатных материалов, изъятых в этой комнате». Или «100 с чем-то листов изъято в другой комнате». Из системных блоков вынули жесткие диски.
Долго искали камеры в помещении офиса, после того как нашли монитор с камер видеонаблюдения. Вскрывали потолок, часть камер оборвали, часть заклеили скотчем, часть отвернули наверх. Вскрывали бачок унитаза — сломали и его. Забирались на чердак и сбили замок, где хранится лестница и другой инвентарь. Ключи у меня забрали и сказали, что смогу получить их у участкового. Потом спецназовцы увезли меня в полицию — обыск продолжился уже без меня. На следующий день меня осудили на пять суток.