Новая консультативная площадка в ЦИК: как прошло заседание 10 марта

Формат обсуждения

10 марта в ЦИК прошло экспертное обсуждение порядка подготовки и проведения общероссийского голосования (ОГ). Это было первое мероприятие в рамках так называемой консультативной площадки ЦИК, которая призвана заменить Научно-экспертный совет при ЦИК (НЭС), признанный неэффективным.

Впрочем, мероприятие было очень похоже на те, которые проходили в ЦИК до создания НЭС. Разве что еще добавилась конференц-связь с регионами. Ну и, что немаловажно, тема обсуждения была более узкой, чем обычно. Но все равно: на новый формат это пока не тянет.

В начале заседания Элла Памфилова сообщила, что в нем принимают участие 44 эксперта, из них 13 — по конференц-связи. 23 участника — бывшие члены НЭС.

Выступили 18 экспертов, в том числе четыре по конференц-связи. Что интересно: большая часть выступавших — бывшие члены НЭС (12 в зале и один по конференц-связи). Из тех, кто не был в НЭС, в зале выступили только двое и еще трое по конференц-связи).

Иными словами, уже наглядно видно, что состав НЭС был вполне адекватен по качеству экспертов. Другое дело, что в нем было слишком много тех, кто участвовать в обсуждениях не желал. Сократили бы его наполовину — и мог бы работать.

Однако в целом обсуждение я не могу назвать продуктивным. По моим оценкам, из 18 выступавших конкретные замечания и предложения по обсуждаемому вопросу вносили только восемь. Это — перечисляю по порядку выступлений — Аркадий Любарев, Григорий Добромелов, Владимир Пеньков, Борис Надеждин, Александр Закускин, Григорий Мельконьянц, Игорь Борисов и Роман Смирнов. Причем большинство из них выступало в конце.

Остальные в основном говорили, что их все в проекте Порядка устраивает, и акцентировали внимание на вопросах, которые имеет смысл обсуждать после начала кампании — разъяснительная работа, приглашение международных экспертов и т. п.

Обсуждаемые проблемы

В записке, которую я послал в ЦИК (под ней подписались 37 экспертов), было семь пунктов. Пять отдельных наиболее важных вопросов, шестой пункт — набор более мелких замечаний по тексту, седьмой пункт — проблемы, не отраженные в проекте Порядка.

Я в своем выступлении озвучил три проблемы — досрочное голосование, сокращение протокола, монополизация наблюдения общественными палатами. Этим вопросам я далее посвящу отдельные пункты моего репортажа.

Григорий Мельконьнц говорил еще о видеонаблюдении. Памфилова в ответ подробно объяснила, что денег на это не выделено, поэтому оно будет только там, где регионы сами смогут организовать. Формально она наверняка права. Но мы же знаем, что когда есть политическая воля (как в 2012 году), то все решаемо.

О дистанционном электронном голосовании мы не говорили. О нем сказали немного представители Общественной палаты г. Москвы. Насколько можно понять, ни в каких иных регионах оно не предполагается. А в Москве его настойчиво внедряют, и резонные возражения экспертов пропадают втуне. К тому же теперь за него аргументируют, напоминая о короновирусе.

Что касается более мелких замечаний, то о них говорили упоминавшиеся выше Пеньков, Закускин, Борисов и Смирнов. Вот здесь есть хорошие шансы, что их и мои замечания учтут. Хотя бы частично.

Общественное наблюдение

Этот вопрос формально не в ведении ЦИК. Закон, принятый 10 марта во втором чтении, а 11-го в третьем, определил, что наблюдатели назначаются только общественными палатами. Более того, порядок назначения наблюдателей закон поручил принять не ЦИК, а Общественной палате РФ. Что весьма странно: ЦИК наделена правом издавать нормативные акты, а ОПРФ вроде бы нет.

Тем не менее, для ЦИК проблема наблюдения слишком важна, и там от нее не отмахиваются. Элла Памфилова обещала, что ЦИК совместно с ОПРФ будет решать все проблемы. Но, увы, я не чувствую понимания проблем.

Кстати, все четверо выступавших по конференц-связи — представители региональных общественных палат. И они тоже проблем не видят. Мол, мы же уже участвовали в наблюдении на президентских выборах, мол, у нас все отработано.

Да, мы знаем, как они участвовали. Во многих регионах наблюдатели от ОП не увидели даже тех нарушений, которые сами избиркомы признали. Скажем, в Калининградской области были два участка, где итоги голосования были аннулированы из-за фальсификаций. Но у представителя областной ОП все ОК.

Есть и другая проблема. На президентских выборах ОП направляли по одному наблюдателю на участок, и это было нормально, поскольку были еще наблюдатели от кандидатов. А сейчас будут только наблюдатели от ОП. Сколько их должно быть? И не будут ли ОП ограничивать их количество?

Элла Памфилова уверена: не будет ограничений на наблюдателей, никаких отказов там не намечается. Ей вторил представитель Самарской ОП, бывший член НЭС Виктор Полянский. А вот у Владимира Пенькова (ОП Тамбовской области) прозвучали совсем другие нотки: ОП должна определить количество наблюдателей. И я не сомневаюсь: они определят.

Пока я писал этот пост, увидел репортаж с проходившего вчера же заседания Общественной палаты РФ. Вот что там сказал занимающийся организацией наблюдения Максим Григорьев: «Уже подготовлены информационно-методические рекомендации, в том числе дорожная карта для региональных общественных палат, которая предусматривает, что с 11 по 19 марта в регионах пройдет процедура отбора общественных объединений и НКО — потенциальных партнеров по организации общественного наблюдения, а уже 20 марта состоится подписание соглашения с ними».

Вот это здорово! Статья 2 закона, где говорится о назначении наблюдателей ОП, в силу еще не вступила — и к 20 марта вряд ли вступит в силу. Кампания ОГ до 20 марта также вряд ли стартует. Они еще в принципе не имеют право совершать юридически значимые действия. А уже закрывают перечень тех, с кем будут сотрудничать.

И как после этого можно верить во все обещания?

Сокращенный протокол

Один из главных вопросов, который поднимался на заседании — вопрос о сокращении итогового протокола. Его затронул сначала я, затем меня поддержали Григорий Добромелов, Борис Надеждин и Григорий Мельконьянц. Элла Памфилова возражала на некоторые наши аргументы. Агрессивно защищал сокращенный протокол Николай Булаев, также его защищали начальник правового управления ЦИК Сергей Алешкин и эксперт «Единой России» Дмитрий Орлов.

Добромелов аргументировал не очень удачно, и его, возможно, неправильно поняли. Он говорил как социолог, но это не значит, что он лоббировал интересы социологов. Нет, просто социологи понимают, что общество и власть должны получать адекватную информацию, и протоколы избирательных комиссий такую важную информацию содержат.

Мой главный аргумент: отказавшись от строк, содержащих информацию о числе избирателей, проголосовавших на дому и досрочно, ЦИК лишает и себя, и общество важнейшей информации, позволяющей оценить масштабы этих особых способов голосования. А мы знаем, что высокий уровень такого голосования является индикатором неблагополучия. И если ЦИК прячет такие индикаторы, значит, боится, что они покажут неблагоприятные результаты.

Но ведь сомнения и обвинения в этом случае все равно будут, но ни у ЦИК, ни у экспертов не будет даже возможности предметно их обсуждать.

Памфилова и Алешкин нам отвечали, что эти данные будут отражены в актах. Но неужели непонятна разница между актами и протоколом?! Данные протокола вводятся в ГАС «Выборы», суммируются по всем территориям и регионам и публикуются в Интернете. То, что отражено в актах, выше УИК остается неизвестным.

И, кстати, в результате работа УИК от сокращения протокола не становится легче. Вместо строки протокола надо составить отдельный акт. В чем смысл, кроме как в сокрытии информации?

Надеждин еще дополнил аргументацию. Члены УИК привыкли к действующему протоколу, они уже 18 лет такой протокол заполняют.

Аргументация Булаева меня потрясла. Во-первых, он сослался на протокол 1993 года. Это сильно! Люди, которые клянут 1990-е годы, почему-то очень хотят вернуться к тогдашним правилам. Я, кстати, хорошо помню, в каких условиях тогда готовились положения и о выборах, и о голосовании по Конституции, какие ляпы были в статьях о содержании протоколов. 26 лет законодатели работали над тем, чтобы не было такого бардака, а нам предлагают к нему вернуться.

Можно было бы уже и не обращать внимание на всякие мелочи: что в 1993 году не было досрочного голосования. И что в протоколе 1993 года была строка «число погашенных неиспользованных бюллетеней» — почему же поклонники 1993 года ее теперь не стали включать?

Во-вторых, Николай Иванович вдруг начал критиковать тот протокол, который применяется практически с 2002 года (да и раньше, с 1994 года, он был похожим). Он сказал удивительный аргумент: якобы отдельное указание числа избирателей, проголосовавших на дому и досрочно, нарушает их равенство, делит их на полноценных и неполноценных.

Остается только задать бывшему депутату Государственной Думы вопрос. Вы ведь голосовали за этот протокол в 2002, 2004, 2005 и в 2014 годах. Когда Вы были искренни — тогда или сейчас? Или Вас кто-то совсем недавно убедил, что протокол, действовавший с 2002 года, плохой? Тогда хотелось бы знать имя этого выдающегося эксперта.

Досрочное голосование

Я поставил вопрос: нужно ли досрочное голосование, если есть голосование по месту нахождения?

Элла Памфилова мне ответила, что досрочное голосование призвано заменить голосование по спецзаявлениям, которые подавались в последние пять дней и которых теперь не будет.

Здесь сложно спорить заранее. Можно было бы сказать: посмотрим на его уровень, и Вы увидите, что это не так. Но не могу я так сказать, поскольку, как я отмечал в предыдущем разделе, смотреть, скорее всего, будет не на что: не будет у нас информации о масштабах досрочного голосования.

Элла Александровна уже не первый раз говорит, что за четыре года они добились необратимых процессов, свели фальсификации к минимуму, и теперь досрочного голосования можно не бояться. Увы, она выдает желаемое за действительное.

Еще один аргумент Эллы Памфиловой — зарубежный опыт. И вот тут я могу предметно возразить (на заседании возражать было сложно, так что буду возражать здесь). Не могу говорить о многих странах, скажу о Германии, где высокий уровень почтового голосования, которое в основном досрочное, но в наших условиях могло бы быть еще хуже досрочного.

Так вот, в Германии итоги почтового голосования считаются отдельно. И любой эксперт (в том числе иностранец вроде меня) имеет возможность сравнить итоги почтового голосования с итогами голосования на участках. И я сравнивал на выборах 2017 года по Берлину. Различия есть — несколько процентов, Но не в разы. Поэтому там к почтовому голосованию есть доверие.

У нас, например, итоги дистанционного электронного голосования на выборах в Мосгордуму в округе № 30 отличались от итогов голосования на участках кардинально. И когда членам УИК или наблюдателям удавалось добиться отдельного подсчета голосов досрочников, тоже различия с итогами голосования в день голосования бывали существенные.

Но ЦИК в этот раз хочет лишить нас возможности отдельного подсчета досрочных голосов. И даже возможности узнать, сколько таких голосов было. Так что откуда возьмется доверие?

Я говорил и о других необходимых мерах. В частности, о том, что заклеивание прорези урны простой бумажкой не решает проблему. Надо заклеивать одноразовой номерной наклейкой.

Концептуальные вопросы

Попутно на заседании была поднята пара вопросов, носящих концептуальный характер.

Борис Надеждин спросил: что важнее — обеспечить легкость голосования всем избирателям или общественный контроль? Вопрос, на который очень трудно ответить, поскольку важно и то, и другое. Но он сам попытался ответить применительно к нашей ситуации. Возможность голосования практически для всех избирателей обеспечена, а с контролем проблемы. Поэтому в данный момент обеспечение контроля важнее.

Можно, конечно, спорить, насколько обеспечена возможность голосования для всех категорий граждан. Но во многих случаях видно желание обеспечить возможность голосования для тех, кто не сильно рвется голосовать. А в некоторых случаях — даже для тех, кто совсем не собирается голосовать.

Элла Памфилова стала объяснять: мол, мы проанализировали ситуацию, наши эксперты дотошно просчитали и увидели, что действующий порядок не обеспечивает возможности проголосовать для многих избирателей. Отсюда досрочка, в том числе и надомная досрочка, и досрочка для удаленных деревень, плюс увеличение на три часа времени для подачи заявлений на надомное голосование.

Но у меня, как у эксперта и ученого, маленький вопрос. А где, в каком журнале или сборнике опубликованы дотошные расчеты экспертов, доказывающие, что не обеспечивается возможность избирателей проголосовать? Почему эти расчеты не были доведены хотя бы до НЭС? На словах можно утверждать все, что угодно. Для того и существуют научные публикации, чтобы подвергнуть любые исследования профессиональной экспертизе.

Второй концептуальный вопрос я слышу с давних времен. Помню, как Анатолий Валентинович Петров, вице-премьер правительства Москвы и член МГИК (а фактически надсмотрщик за комиссией) возмущенно вопрошал: почему вы не доверяете избирательным комиссиям? Как вы смеете думать, что там жулики? Но нам сейчас нечего думать. То, что выборы в Москве в 2008, 2009 и 2011 годах были масштабно фальсифицированы, уже практически никто не пытается отрицать.

Сейчас уже Элла Александровна (вот уж от кого не ожидал) начинает говорить о презумпции доверия. Но Николай Иванович Булаев и здесь превзошел всех.

Почему вы подозреваете избирательные комиссии в фальсификации? — спрашивает он. — Ведь это не выборы, здесь нет кандидатов. Некому их подкупать.

Вот такого уровня рассуждения. То, что в результате голосования явно и очень сильно заинтересован сам президент, а вся вертикаль у нас нацелена на угождение начальству, по-видимому, значения не имеет? Или мы с Вами в разных государствах живем, Николай Иванович?